|
Газета "Известия",
: В этом году в Государственной думе развернулись нешуточные страсти вокруг проекта закона «Об опеке и попечительстве». Законопроектов было два. Первый готовили депутаты, второй — специалисты Министерства образования. Первый отвергает патронат, второй вводит это понятие в нашу действительность. Тележурналист Светлана Сорокина — одна из тех, кто боролся и продолжает бороться за него. О проблемах сирот, преимуществах патроната и личном опыте усыновления Светлана Сорокина рассказала корреспонденту «Известий».
Светлана Иннокентьевна, почему вы так отстаиваете патронатную форму семейного устройства детей?
Светлана Сорокина: В российском Семейном кодексе вообще нет такого понятия, как «патронат», но практика показала, что патронат — эффективная форма устройства детей-сирот в семьи. Вы спросите, какая практика, если патронат не закреплен в федеральном законодательстве? До сих пор патронат развивался по инициативе регионов. Главное, что патронат дает родителям, — профессиональное сопровождение: психологи и воспитатели следят за жизнью семьи и помогают найти взаимопонимание. Для подростков это особенно важно, ведь они с большим трудом приживаются в новой семье.
: То есть патронат рассчитан в первую очередь на подростков?
С. Сорокина: Да. Не секрет, что основную массу усыновляемых детей разбирают из домов ребенка, а это дети до трех-четырех лет. Из детских домов немножко забирают пяти-шестилеток, а вот у детей более старшего возраста шансов практически нет. Вполне объяснимо, почему их не хотят брать в семьи — эти дети сформировались в детском доме, хорошо помнят свою предыдущую жизнь и с ними действительно трудно наладить контакт. Ну и, конечно, подросток никак не соответствует образу маленького сиротки, которого можно умильно гладить по голове. Патронат эту проблему решает и таких детей раздает по семьям.
Кроме того, патронатные семьи берут и детей-инвалидов, которых наш отечественный усыновитель, увы, вниманием своим не жалует. Поэтому мне странно видеть противодействие патронату со стороны наших законодателей. В своем законопроекте они сделали упор на реорганизацию опеки и умолчали о патронате. Понятно, что реорганизация органов опеки нужна, но ее не провести в один день. И никогда чиновники не смогут заменить энтузиастов и профессионалов. Надо идти рука об руку и не говорить: мы сами справимся. Не справились и в обозримом будущем на справятся, раз у нас в стране сотни тысяч брошенных детей! В этой ситуации дорог каждый позитивный опыт и каждый неравнодушный человек.
«Квартира будет принадлежать ребенку, а не опекуну»
: А как вы относитесь к патронатным родителям? Некоторые считают, что они не так достойны уважения, как те, кто усыновляет. И даже обвиняют их в корысти, поскольку государство обязано предоставить ребенку квартиру.
С. Сорокина: Многих противников патроната раздражает даже то, что статистику сиротства он не уменьшает, ведь ребенок растет в семье, но формально закреплен за сиротским учреждением, которое тоже (и в первую очередь) несет за него ответственность… Что касается уважения… Я преклоняюсь перед теми людьми, которые берут в свои семьи вполне взрослых и не всегда здоровых детей, кстати, патронат, как правило, бывает в таких семьях многолетним — вплоть до совершеннолетия! А что касается квартир… Во-первых, квартира, которую сирота должен получить от государства по достижении совершеннолетия (в тех регионах, где есть такая возможность), будет принадлежать именно ребенку, а не патронатным родителям. А во-вторых, я терпеть не могу одно наше национальное качество — зависть и стремление заглянуть в чужой карман, и когда кто-то высматривает выгоду от факта приема в семью сироты, хочется сказать: а вы сами возьмите подростка из приюта, лет десять порастите его, позанимайтесь с ним, на родительские собрания походите. Сделайте для него что-нибудь, а потом рассуждайте со знанием дела о выгодах предприятия.
: Какой ребенок получает больше тепла — тот, которого усыновили, или тот, кого взяли на патронатное воспитание?
С. Сорокина: Это зависит от семьи. Бывает, в родной семье ребенок чувствует себя сиротой, а иногда в сиротском учреждении ему не так уж и плохо. Но семья — это все равно шанс, это больше тепла, больше внимания, это социальная адаптация. До недавнего времени выпускники детдома не знали, как проехать в автобусе! Теперь на специальных уроках их учат готовить и включать электроприборы, но этого, конечно, мало. Есть масса мелочей, которые ребенок впитывает в семье: учится платить за квартиру, покупать газеты, варить кашу, пришивать пуговицы. Любая семья — это инструмент адаптации человека к обычной жизни. Семья нужна для того, чтобы ему кто-то по рукам дал за первую сигарету, чтобы не было повода сбиваться в подростковую стаю в подворотне, а был интерес куда-то пойти с мамой и папой. Даже если ребенок знает, что он неродной, это все равно родственные отношения. И даже прохладная семья обучает ребенка жизни так, как не обучит ни один, даже самый лучший, детдом.
Лагерные отношения
: Есть мнение, что на сиротах кормится слишком много людей и система насильно сдерживает усыновление. Может, поэтому в России так мало усыновленных детей?
С. Сорокина: Я не вполне согласна с этим. Не думаю, что дело в деньгах, хотя, конечно, в бедных регионах, если человек работает в сиротском учреждении и другой работы не найти, он и за эти копейки будет держаться. Я не согласна с тем, что многие «жируют» на усыновлениях, особенно международных. Конечно, взятки берут везде, но в глубинке есть множество приютов и детей, до которых никогда не доберется ни свой, ни чужой потенциальный усыновитель. Не вполне согласна и с утверждением, что на процесс усыновления впрямую влияет материальное положение россиян. Оглянитесь: бедные семьи имеют по нескольку детей, зажиточные — по одному ребенку, и готовность взять сироту часто исходит от тех, кто не богат.
: То есть проблема в отсутствии информации о детдомах, конкретных детях?
С. Сорокина: Да, это важно. В последнее время делаются попытки сделать сиротскую систему более открытой, но многие годы она существовала по своим правилам, от которых сразу не откажется. На мой взгляд, она складывалась, как гулаговская: в 30-е годы был всплеск «нового» сиротства, когда государство в одночасье сделало сиротами тысячи детей «врагов народа». Только-только после Гражданской с беспризорниками как-то разобрались — и тут волна арестов и ликвидации… Часто сиротские учреждения возникали по образу и подобию ГУЛАГа, и отношения в них были как в лагере. Позднее, в послевоенное время, эта тема была, так скажем, позорной для великой страны, которая вот-вот построит коммунизм. Говорили об этом мало, людей в детдома не водили… Система сложилась довольно закрытой, со своими правилами, требованиями. И как заведенный механизм, она очень трудно поддается изменениям. А патронатное воспитание подразумевает решительные изменения, гибкость, индивидуальный подход, моментальное реагирование!
: Если отдать всех сирот в патронатные семьи, то огромная армия сотрудников детдомов останется без работы. Тогда их неприятие патроната объяснимо.
С. Сорокина: Чтобы сотрудники не опасались патроната и не боялись за свой завтрашний день, нужна система переподготовки, которая позволила бы бывшим сотрудникам детдомов сопровождать патронатные семьи.
Фотосессия для сироты
: С какими трудностями сталкивается человек, решившийся усыновить ребенка? Может, бюрократические сложности?
С. Сорокина: Когда мне говорят про сложности со сбором документов, я в это не очень верю. Конечно, не все просто, но я и не считаю, что должно быть все очень легко! Если тебе трудно собрать документы — не затевай всю эту историю с усыновлением, ведь с ребенком будет еще тяжелее! А проблемы действительно есть. Первая из них — психологическая. Нужно над собой сделать усилие и нужно осознать, что это на всю жизнь. Вторая проблема — противодействие в детдоме. Я с этим не столкнулась: свою девочку я нашла в доме ребенка, где люди были заинтересованы в том, чтобы найти детям родителей. Но бывает иначе: человек, с трудом поборов свои сомнения и боязни, приходит — а его встречают как чужого. А ведь до похода в детдом надо отправиться в банк данных, получить направление в конкретный детдом или дом ребенка. Прийти туда, и тебе там покажут только того, кого ты заочно выбрал по плохому фото или каким-то скудным описаниям…
: Да, фотографии там ужасные. Ребенку уже лет пять, а на фотографии — несколько месяцев.
С. Сорокина: Вы знаете, почему в банке данных такие плохие фотографии? Да потому, что во многих сиротских учреждениях вообще нет фотоаппарата! Вот если бы кто-то взялся во всех регионах детей-сирот сфотографировать. Хорошо бы провести всероссийскую акцию- фотосессию.
: Сведения о детях-сиротах должны быть открытыми для всех?
С. Сорокина: Да, нужно давать как можно больше информации. А то люди приходят в дом ребенка, и оказывается, что тот, кого они видели на фото в банке данных, «за время пути успел подрасти». И вообще совсем не такой, каким они его себе представляли. Значит, надо идти за новым направлением… Если вдруг потенциальному усыновителю в доме ребенка сразу покажут других детей, по большому счету это уже отступление от правил. А ведь «своего» ребенка найти — процесс инфернальный: нужно ходить, смотреть, общаться — вдруг искра проскочит и ты возьмешь совсем не того, кого собирался сначала. Но по закону это исключено: ты должен тупо прийти за одним, за другим — и так пока не надоест.
: А почему бы не пустить человека, пока группа гуляет, хотя бы посмотреть из-за ограды?
С. Сорокина: На мой взгляд, надо дни открытых дверей устраивать, приглашать потенциальных усыновителей. Это иногда делается, но только там, где заинтересованы раздать детей по семьям и где слегка нарушают закон. Когда в мой дом ребенка, где очень высокий процент усыновления, пришли с какой-то проверкой из прокуратуры и с порога заявили: «А что это у вас такое большое усыновление?», директор спросила: «Скажите, пожалуйста, это хорошо или плохо? Я тогда буду как-то ориентироваться!» «Подозрительно», — сказали прокурорские. И они справедливо подозревали, что, наверное, что-то нарушается. Потому что не может быть при нашей системе — когда тупо ходишь от плохой фотографии к не своему ребенку, а потом назад, устаешь по дороге и бросаешь это дело, — такого процента усыновления.
: Вы нашли свою девочку именно таким путем: от фотографии — к ребенку?
С. Сорокина: Я прошла все пути, но не могла найти ребенка, приходя «на ориентировку». А потом меня знакомая просто привела в «мой» дом ребенка (я его теперь так называю), мне показали разных детей, и я тут же нашла дочку. Кстати, собиралась усыновлять мальчика и постарше, но взяла девочку и помладше. Что тоже не редкость: девочек берут больше, и я оказалась не исключением.
: А как обезопасить детей от случайных и недобросовестных усыновителей?
С. Сорокина: Нужно только внимание, внимание и внимание со стороны сотрудников детдомов, органов опеки, специалистов… А во всем остальном система должна быть максимально открытой. Человеку и так трудно сделать выбор, надо ему помочь. Правильно говорит директор 19-го детдома Маша Терновская: надо не родителям искать ребенка, а ребенку находить родителей. Это процесс встречный, нужно максимально сблизить эти позиции — родители и ребенок.
Контроль и учет
: Каким должен быть контроль после усыновления, чтобы и ребенок был в безопасности, но и семью не слишком донимали проверками?
С. Сорокина: Как раз усыновление, при всех его плюсах, имеет и минусы: усыновленный ребенок выпадает из поля зрения. Никто не хочет, чтобы в его семью лезли с проверками. И если что-то пошло не так, ребенок может попасть в трудную ситуацию. В случае опеки или приемной семьи обязателен присмотр. Но наши социальные службы не в состоянии пристально наблюдать за этими семьями! У них куча других дел, 38 пунктов обязательств и преступно мало сотрудников в расчете на тысячу детского населения. А патронатные дети остаются под более тщательным приглядом, за них продолжают отвечать специалисты детского дома. Чрезвычайные происшествия здесь крайне редки.
: На какой контроль были бы согласны лично вы?
С. Сорокина: В нынешней системе — ни на какой. При нормальной системе, как за границей, где нет тайны усыновления, складывается общественный контроль: семьи организуют свои клубы, вместе отмечают праздники, нанимают совместных психологов. Не говоря уже о том, что там вообще контроль налажен и случаи насилия крайне редки. Есть 14 случаев за 14 лет международного усыновления. А то, что у нас две тысячи детей в год погибают в результате жестокого обращения с ними взрослых, в том числе родных родителей, — почему-то это никого не шокирует. Кстати, за границей и агентства по усыновлению отвечают за усыновленных с их помощью детей. У нас профессиональное сопровождение семьи обязательно должно появиться, слишком много случаев насилия.
«Я не вспоминаю о том, что удочерила Тоню»
: Как вы относитесь к тайне усыновления? Что лучше — говорить ребенку или скрывать?
С. Сорокина: Единодушное мнение всех психологов — сообщать. Потому что это тайна, которая будет всю жизнь висеть на ниточке. Для взрослого человека такая новость может стать шоком, а когда ребенок с этим знанием растет, он воспринимает все органично. Конечно, есть угроза, что в будущем он захочет найти своих биологических родителей… Но если ребенок будет расти в любви и заботе и искренне привяжется к тем, кто его вырастил, я думаю, это не самое страшное.
: Как происходит психологическое привыкание ребенка и родителей и когда можно сказать: все, это мой родной ребенок, я его никому не отдам?
С. Сорокина: В прошлом году я была на одном театральном мероприятии. Одна, без Антонины. А сзади села актриса Германова с мальчиком, которого она усыновила. Я повернулась и что-то спросила. Она мне ответила и потом сказала: «Слушайте, а вы разве еще помните о том, что у вас усыновленный ребенок?» Я задумалась и говорю: «Ну, когда напоминают». Она говорит: «Вот и я!» Честно говоря, я уже забыла, что это ребенок, которого не я родила. Для меня этой темы нет.
: Сейчас родители стараются обучить детей чтению и письму еще до школы. А что умеет Тоня?
С. Сорокина: Тоне только что исполнилось пять лет, и она все умеет. Бегло читает, пишет печатными буквами. Считает немножко, первые английские слова выучила. Все говорят, что у нее очень сообразительная физиономия и умные глаза. И она очень живой ребенок, поэтому будет заниматься только тем, что ей интересно. Может с ходу запомнить песню, спетую на итальянском, но бегать кругами, когда ты ее заставляешь выучить два слова по-английски. Мы поступили в малышковую группу музыкальной школы при Гнесинке. Моего гиперактивного ребенка нужно обязательно чем-то занимать. Мы и в школу пойдем с шести, и спорт выберем или танцы.
В этом году в марте в первый раз я ее отвезла в Диснейленд, в Париж. Это был хороший урок: я объясняла, что надо учить язык, поскольку есть страны, где на русском тебя не поймут. Она поняла, вдохновилась, пыталась налаживать контакт с детьми, даже не зная языка. Мы ходили по всему городу, и она не уставала, называла Эйфелеву башню Эльфовой башней. Она хорошо смотрелась в Париже, быстро научилась говорить к месту merci и bonjour. И эта ее способность органично вписаться в любую ситуацию меня порадовала. Не пропадет!
|
Лента заявлений
Паблисити
Обзор PR
СМИ ли надо?
На слуху
